Юрий Бялый

ЗВЕЗДА ИЛИ СМЕРТЬ РОССИЙСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

«...И некому молвить
из табора улицы темной...»

О.Мандельштам

«...Улица корчится безъязыкая,
ей нечем кричать и разговаривать...»

В.Маяковский

Сегодня почти все группы в политическом спектре России, в том числе и те, кто недавно клялся в верности «курсу реформ» и лично господину (товарищу) Ельцину, но объявляют себя оппозицией, представлены в своей волевой или хотя бы активной части в первую очередь интеллигенцией. Поэтому сейчас (1997 г.), говоря о власти или об оппозиции, приходится говорить об абсолютно подавляющей части той нынешней интеллигенции, которая в той или иной мере соотносит себя с политикой.

И, говоря о ней, снова и снова приходится обращаться к тем многократно описанным и предъявленным обществу (от славянофилов до последних работ А.Зиновьева и политических философов «Новой волны») родовым свойствам (дефектам, вине, беде) этой политизированной интеллигенции, на которых «кажинный раз на эфтом самом месте» спотыкается Россия.

Но в чем же именно беда и вина? И что же все-таки такое есть русская интеллигенция и что сегодня с ней происходит?

(продолжение)

Смысловые шлаки и «навоз истории»

Петровские реформы — первый, но далеко не последний опыт попытки российской модернизации, характеризующийся главными родовыми признаками:

- экспансия чужой культуры на не занятые или малоосвоенные собственным Логосом смысловые поля;

- использование фрагментов чужих смыслов и чужих языков;

- холистичная глобализация и абсолютизация этих фрагментов адептами, стремящимися «выскочить» из собственной культуры;

- запаздывающее противодействие со стороны автохтонного смыслового пространства попыткам вытеснения чужой «целостностью».

Интеллигенция как массовое явление возникает как инструмент сохранения целостности в модернизационных конвульсиях, как способ переварить и сшить с автохтонным резко усилившийся внешний смысловой поток — передумать, пережить и отразить в новом пространстве языка, описывающего новую реальность.

Мифы и реальность советской интеллигенции

Переход к мирной жизни в нищей и разоренной стране, еще не покрытой колпаком недостроенной красной идеологии, вновь реанимировал интеллигентское думание, бормотание и холистическое мифотворчество. Это мифотворчество частью было материалом для строительства красного проекта, частью — «смысловым шлаком», который объявлялся монархической и буржуазной пропагандой и жестоко вырезался вместе со своими носителями. Репрессии военного коммунизма и гражданской войны, значительная добровольная и принудительная эмиграция, императивы физического выживания в голодной стране в отсутствие средств производства хоть чего-нибудь пригодного к продуктообмену — все это сильно проредило ряды российской интеллигенции.

Тем не менее борьба за идеал, за религиозный, «небесный» стержень российской целостности, за главный компонент холистической триады, была отчаянной и кровавой, ибо в создающейся Красной империи не могло быть несколько равных идеальных оснований. Как хорошо известно, «красная» церковь одолела и отодвинула на периферию социального процесса все конкурирующие идеи, и прежде всего традиционные конфессии российской империи — Православие, Ислам, Буддизм, — чтобы занять их место. Характерный штрих: одной из главных сил, помогавших «красной церкви» сокрушать традиционные конфессии, буквально — стаскивать кресты с маковок и колокола с колоколен, были старообрядцы и сектанты, уже давно религиозно воспроизводившие предъявленный большевиками тезис о богооставленности мира и спасении в деятельности.

И в момент, когда стало ясно, что эта новая церковь есть именно Церковь, и что она своим посылом всеобщего мирового преображения (пресуществления!) и спасения трудящихся реально, практически захватила массы, и что она невиданными темпами начинает воссоздавать под новым названием имперское государство, — широкие слои интеллигенции и в России, и на окраинах, ранее «пережидавшие смуту», стали все активнее присягать советской власти. Это было буквально, юридически для военной интеллигенции, это было фактически для подавляющей массы государственных служащих, профессуры и технической интеллигенции.

Культурный шок перестройки

В перестройку страна вошла с острым чувством надежды на идеал и ожидания взыскуемой целостности. И тут же советская интеллигенция с полным основанием предъявила все многочисленные поводы для обвинений, высказанные в начале века авторами «Вех» и «Из глубины».

Огромная часть этой интеллигенции снова — как правило, с позиции надуманного превосходства — истово самовозвышается над собственным народом, выстраивает оппозицию мы («мыслители») — они («совки»), почему-то расценивая свое высшее образование и чуть более широкий словарный запас как символы неотъемлемого права «судить верно и непредвзято». 

Огромная часть этой интеллигенции снова, как в прошлом веке, сначала бросившись на заре перестройки в поток открываемой русской и зарубежной культуры, очень быстро захлебнулась в нем, мифологизировала этот поток и стала ленива и нелюбопытна, не беря на себя труд всерьез, по-настоящему (как она полюбила выражаться, по гамбургскому счету) освоить открывшееся смысловое поле и привести его хоть в сколь-нибудь стройную мировоззренческую систему. 

Огромная часть этой интеллигенции снова, наскоро ознакомившись с предложенным в начале перестройки политико-идеоло-гическим «меню», быстро выбрала наиболее яркие упаковки, кое-как перевела надписи с английского на нижегородский, назвала их собственными «убеждениями» и приступила к «духовному пиршеству».

Огромная часть этой интеллигенции снова, как только стало «можно», с позиций новых благоприобретенных «убеждений» мгновенно и некритически развернула доперестроечный поток своего диссидентского кухонного «любомудрствования» в широкую и тотальную кампанию против базисных смыслов собственной культуры, народа и государства.

(продолжение)

Целостность и постмодернизм

Однако сегодняшняя российская ситуация сложнее и страшнее исторических аналогов. Сегодня интеллигенции предлагают или навязывают не просто чужой язык и понятийный аппарат, но язык постмодерна, основными ключами которого являются деконструкция (поиск и предъявление противоречий любой живой смысловой реальности), десистематизация мышления(отрицание возможности системы любого уровня как осмысленности) и антихолистичность (тотальное и законченное отрицание любой возможности целостного мышления о мире).

Сразу оговорим, что здесь имеется в виду не постмодернизм как эстетическое течение, в котором есть своя правда отрицания застоявшихся в элитарном самолюбовании художественных форм, а постмодернизм как философская технология разборки мира на несвязанные части и предъявления уродства этих выдернутых из целого, обессмысленных частей в качестве истины, блага и красоты смыслового плюрализма.

Что дальше?

Не затрагивая крайне принципиальный, но выходящий за рамки данной темы вопрос о возможном фундаменте такой идеократии в сегодняшнем суперсложном мире, включенном в войну-гонку за все виды ресурсов, зададим другой: каким должен быть властный субъект, способный взять на себя полноту ответственности за стратегические цели и идеократический базис холистической социальности? Что есть такой субъект в нынешней уже глубоко постмодерной ситуации, которую один из крупных отечественных элитных лидеров перестройки хлестко и эффектно (хотя и неточно) определил как «новизну невозможности никакой новизны»?

Для любого (а в особенности — сегодняшнего, а еще в большей мере — холистического) стратегического целеполагания необходим субъект, владеющий аппаратом, который можно назвать ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКИМ УНИВЕРСАЛИЗМОМ. Понятие адресует к известным историческим фигурам Платона, Аристотеля, Данте, Леонардо и т.д. Но эпоха — иная, причем уже давно, актуальный «антропогенный» универсум расширился до пределов невероятных. Это расширение универсума наблюдается с времен Просвещения: Руссо, Вольтер, Дидро, Д'Аламбер, Гете, Гердер, Лессинг — еще энциклопедичны, но уже не вполне (или просто НЕ) универсалисты. Ломоносов, Гегель, Эйнштейн, Вернадский — еще вполне универсалисты, но уже не вполне энциклопедичны. Постмодерн в тех или иных формах постулирует: человечество уже исчерпало все содержательно новое, что соразмерно Человеку, пусть даже и гению. Видимо, он в узком смысле прав: интегрировать на индивидуальном уровне субъектные ипостаси универсализма и энциклопедичности в сегодняшнем «информационно перегретом» мире уже не удается.