Интеллигенция

Ветер с южной стороны

Пишущие о России и непростой судьбе русского народа не забывают повторять об уникальности огромной страны. Кто-то считает ее «краем света», кто-то той землей, на которую сойдет с небес Мессия, чтобы обновить мир на принципах добра и справедливости. Полярность мнений о значимости России перетекает из века в век с тех самых пор, как «медвежий угол» был провозглашен православным монахом Третьим Римом.

В целом, полемисты сходятся во мнении о своеобразии русского народа, но оценивают это своеобразие по-разному. Одни относят русских к немногочисленной группе великих державно образующих народов, другие настаивают на том, что русские, в качестве исторической общности, сложились исключительно за счет внешних влияний и ничего особенного в государственном устройстве России, ее культуре и движущих силах общества нетов. Причем, суждения о «скандинавском следе», о наставнической роли Византии или несмываемом тавре татарского ига опять же зачастую диаметрально расходятся. Кто-то считает, что ткань истории народа, как и сам его этнический состав, сплошь состоит из иноземных нитей; кто-то наоборот настаивает на беспримесной чистоте русского народа. Но все спорщики соглашаются с тем, что после эпохи Петра I вся Россия ощутила на себе «дыхание Европы». Однако и в этом случае одни относят это «дыхание» к пагубным явлениям, а другие считают его освежающим всю общественную жизнь. Первые кручинятся о том, что из Европы пришли идеи масонства, атеизма, шовинизма, марксизма; вторые, напротив, видят в Европе очаг просвещения и двигатель прогресса.

Примечательно и то, что многовековое соседство с Оттоманской Портой, раскинувшейся на землях трех континентов, мало кого интересовало. Исключение составляет один лишь К.Н. Леонтьев. Впрочем, гениальность всегда исключительна. Именно сквозь призму турецкой действительности мудрец ясно увидел направленность грядущей реструктуризации европейского общества, идущего от цветущей сложности к всеобщему смешению и опрощению. Увидел Леонтьев и те скорби, которые ожидают Россию, призывал власти «подморозить» многие политические, экономические, социальные, культурные процессы, происходящие на русской земле. Он верил в Божью помощь и ждал остужающе-морозного ветра с северной стороны. К сожалению, Леонтьева никто не слышал.

Чистки русской интеллигенции, захватывающие в «ежовые рукавицы» маршалов, академиков, редакторов ведущих периодических изданий, высокопоставленных палачей и надзирателей кажутся абсурдом, ослаблявшим молодое государство. Но почему-то уничтожение цвета нации в революционные годы не переживаются нынешними историками и публицистами столь драматично. Тов. Сталин вряд ли страдал паранойей. Столицу он не покинул в страшную осень 1941 года. Просто в двадцатилетие, предшествующее Отечественной войне, он искренне хотел очистить страну сначала от остатков сословной России, а затем и от тех, для кого был «первым среди равных». Занимаясь столь грязным делом, тов. Сталин и сам умирал в качестве русского интеллигента, но, в отличие от своих прилюдно опозоренных товарищей по революционной борьбе, мечтал быть вечно, уже в качестве бронзового Отца народов.